Шелест побледнел.
— Предлагаю сначала изучить процесс, господин Виккерт.
Несколько секунд шеф поправлял ремешок своего браслета. Все молчали. Наконец шеф поднял глаза.
— Как? — спросил он.
— Что? — не понял Шелест.
— Как вы собираетесь «изучать процесс», Алексей?
— Наблюдением. Установлением контакта. Выявлением всех сопутствующих прорыву обстоятельств.
Шеф с доктором переглянулись.
— У вас пытливый ум, Алексей, — сказал шеф. — Вас извиняет молодость и то, что вы в первый раз присутствуете на собрании группы. Поверьте, все это обсуждалось и не один раз. Я вам сейчас наскоро…
Он вдруг замолчал и склонил голову, прислушиваясь к внутреннему каналу нейроконнектора.
— Так, — сказал он, — техники просят еще полчаса. Хорошо. Так вот, Алексей. Чтобы «изучить процесс», как вы выразились, у вас будет не более семидесяти двух часов, то есть, не более трех суток, после которых прорывные каналы теряют стабильность и, соответственно, перестают поддерживать перенос сознания оперативного работника. Чаще всего после локализации и настройки мы располагаем куда меньшим временем. Шестьдесят часов, пятьдесят, двадцать пять. Что вы хотите успеть за это время? К тому же, когда происходит перенос сознания, оперативник оказывается не в теле человека, на которого заведена одна из точек прорывного канала, а, скажем так, в случайном теле «по соседству». И «соседство» это весьма относительное. Гриммар уже сказал: пяти-, десятикилометровый радиус. И хотя вы будете иметь данные о местоположении цели, до нее еще надо будет добраться. А реальность там — не подарок, могу вам сказать, и у личности, которую вы на время миссии заместите, могут быть свои, не самые приятные обстоятельства. Она может не иметь средств к существованию, быть голодна, больна, пьяна. Были случаи переноса сознания в человека смертельно раненого. А теперь, Алексей, вопрос: что вы сможете выяснить и какие контакты установить, не имея представления о действительности, в которой окажетесь?
Шелест поиграл желваками.
— Но ведь памятью личности я смогу воспользоваться?
Камил хмыкнул.
— Это да. Но память может быть разного свойства. От некоторых эпизодов может и стошнить.
— Но это же даст мне возможность сориентироваться!
— И? — спросил Камил.
— Ну, выйти на структуры, — сказал Шелест упрямо. — Выйти на руководство, чтобы донести до них, что с их стороны происходят выбросы негативной энергии. Что они должны что-то с этим сделать!
Боркони покачал головой. Пепельников усмехнулся. Миша Купнич потер глаз и сказал:
— Это самый короткий путь в «дурку», Алексей.
— Куда? — спросил Шелест.
— В нечто вроде санатория психологической разгрузки. От желания куда-то выйти и чего-то донести лечат медикаментозно.
Шеф пристукнул по столу ладонью.
— Так, ребята, заканчиваем. Алексей, ты, похоже, еще не готов. Значит, сегодня отдыхаешь. Тебя сменит Володя Марков.
— Но господин Виккерт…
Увидев непреклонное покачивание головой, Шелест сник.
— Мне можно идти? — спросил он.
— Эмофон какой? — спросил шеф.
Шелест бросил взгляд на браслет.
— В норме.
— А такое ощущение… Ладно, посиди снаружи, нам надо будет поговорить.
— Понял.
Отодвинув стул, Шелест направился к двери.
— Алексей, — остановил его Штапер.
— Да?
— Я тебе скинул материалы, — сказал доктор. — Почитай, пожалуйста. Тебе многое станет понятно.
— Принял, — сказал Шелест.
Он вышел. Тут же вошел вызванный шефом через нейроконнектор лохматый Марков, поздоровался со всеми, сел на стул рядом с Камилом. Полтора года назад, еще до Ингола и Пака, он был старшим в их оперативной группе.
— Привет, — шепнул он.
— Откуда выдернули? — тихо спросил Камил. — С «Ромашек»?
— Летал в «Берег», у меня там брат.
Разговор под взглядом шефа увял.
— Ребята, потом наговоритесь. Господин Штапер…
— Да-да, — ожил доктор. — Остановились мы, кажется, на частоте прорывов. Да.
Он шевельнул рукой, и стена снова посветлела, по ней пробежали сверху вниз несколько таблиц и графиков, пока крупный рисунок не занял весь импровизированный экран. На рисунке схематично был изображен канал прорыва. На одной половине от пяти неряшливых кружков прорастали синие лучи, сходились в одну точку и порождали толстый луч, который через пунктирный барьер проникал на другую половину рисунка. Луч упирался в заштрихованную зону, где ряд неказистых домиков, сложенных из двух вертикальных палочек и одной горизонтальной перекладины, обозначали город.
— Механизм прорывов до сих пор остается неизвестным, — сказал Штапер, — но, действительно, с того времени, как мы смогли понять, что это такое, с момента фиксации и определения параметров всплеска, мы всегда видим, что канал формируется как бы из пяти составных частей. Заплетается, как косичка, из отдельных прядок. Расчеты же Лескова-Туманова и аппаратура электромагнитного эха Гройфа позволили нам определить, что это за прядки.
Люди. Люди с той стороны.
Доктор вывел на экран вереницу отдающих в синеву изображений. Простые человеческие лица. Молодые и старые. Несколько детских. Полупрофиль. Анфас. Лица сменяли друг друга. Камил всматривался в них, надеясь уловить общую черту, закономерность, которая позволит ему наконец понять, почему инициируются прорывы. Купнич, Боркони, Пепельников и Волков всматривались тоже. Шеф, откинувшись на спинку кресла, казалось, дремал, но, скорее всего, связывался с техниками, проверял готовность служб, получал свежие сводки по «Ромашкам».
Но нет, закономерность не угадывалась.
Просто лица. Просто люди. Аппаратные снимки, полученные с помощью электромагнитного эха.
Одно время ходила версия, будто прорывы связаны с мистическим учением, и пять человек на той стороне образуют пентаграмму, пятиконечную звезду, как непременный атрибут вызова демонических существ из тонкого мира. Никакого вызова в реальности, конечно, не происходило, но сам ритуал, как предполагалось, в какой-то момент пробивал канал. Версия прорабатывалась серьезно, только никакой связи между людьми так и не было обнаружено. Просилась на ум мысль о стоящем над ними манипуляторе, который, играя пятеркой вслепую, преследовал какие-то свои цели. При этом в качестве манипулятора рассматривались и тайное общество, и государственная структура. Но увы. Догадки каждый раз упирались в мотивацию манипулятора, который, получалось, пользовался одним и тем же ритуалом больше столетия. Что он получал? Никаких поворотных событий после прорывов в параллельном мире не происходило. Никаких удивительных открытий или чудес оперативники, побывавшие на той стороне, не фиксировали.
Камил вспомнил, как лет пять назад кто-то высказался о том, что процесс, должно быть, взаимный: наш мир получает всплеск негативной энергии, а по другому каналу «параллельщикам» уходит порция позитива. Шеф мгновенно пошел пятнами. «Почему? Почему раньше никто не мог этого сообразить?».
Бросились искать пробои на ту сторону, но не нашли. То ли обратных прорывов не существовало в природе, то ли аппаратура трех исследовательских институтов для их обнаружения не годилась.
— Время, — открыл глаза шеф.
— Понял, — кивнул Штапер.
Он погасил экран. Никто не встал. Оперативники уже знали, что последует за окончанием вводной части.
— Каждому — по одному клиенту, — сказал доктор.
Он встряхнул рукой с браслетом.
— Ребята, — внезапно сказал шеф, глядя в столешницу, — может быть Алексей и прав. Вы попробуйте приглядеться. Когда нейтрализация превращается в рутину, важное попросту можно не заметить.
— Приглядываемся, босс, — сказал Боркони. — Только без толку. Постоянный цейтнот. И так в большинстве случаев один из пятерки остается жив. А должны все — того.
— И все же…
Шеф посмотрел на Камила.
— Так не убивать? — спросил тот.
Шеф вздохнул.
— Нейтрализацию никто под сомнение не ставит. Как бы это не было впустую, после драки… Кстати, если будет время, постарайтесь оказать в этом деле помощь своим товарищам. Но мне все время кажется, что мы что-то упускаем, — поделился он. — Будто все можно сделать проще, найти что ли чертов центр, откуда управляют прорывами. Я понимаю, что несу сейчас дичь, достойную новичка, но у меня на нынешний момент нет ни одной стоящей идеи, как это прекратить.
